Колычев николай владимирович. Николай колычев, стихотворения николай владимирович колычев Биография Николая Колычева

Главная / Масло

А сейчас печальная новость, которая пришла из Кандалакши. Ушел из жизни Николай Колычев - поэт, прозаик, член Союза писателей России. Его не стало во вторник вечером. По иронии судьбы - Николай Колычев умер в пушкинский день, в день русского языка.

07.06.2017, 20:05

Он родился в Мурманске, но вырос в Кандалакше. Там же - прошла значительная часть его жизни. Служил в армии, работал электриком, шофером, фермером.

Первые поэтические публикации Колычева были в кандалакшских газетах в 1982 году, тогда же его стихи увидели свет и в столице - в альманахе «Истоки». А затем были «толстые» литературные журналы «Нева» и «Север».

В конце 90-х жил в Мурманске, работал кочегаром в одной из котельных. Это был не самый простой период в его жизни.

А затем Колычев вновь уехал в Белому морю. Где и жил последние годы. Писал стихи, которые - как отмечают его коллеги-литераторы - внешне были просты, точно срифмованы, и традиционны для русской поэзии.

Не рождаются стихи безболезненно, у поэзии свои законы, нет образцов, чтобы выстрадать песнею, по образцам получаются клоны.

Он принимал участие в возрождении Дня славянской письменности и культуры, многочисленных литературных праздниках и фестивалях. Поэт, прозаик, переводчик, исполнитель собственных песен. Лауреат многочисленных литературных премий. Николай Колычев был подлинно русским поэтом. Одним из лучших в современной России.

Николай Владимирович Колычев

Колычев Николай Владимирович - поэт, переводчик, прозаик.

Родился в семье инженера пароходства. После окончания 8-летней и музыкальной школ в Кандалакше учился в Ленинградском арктическом училище (1975-77), откуда был отчислен за недисциплинированность. Служил в армии. Затем работал электриком, шофером. В авг. 1990 основал в с.Лувеньга, что недалеко от Кандалакши, одно из первых в стране фермерских хозяйств. Крестьянствовал 6 лет, 2 года из них работал фермером в Норвегии.

С 1998 - в Мурманске, где живет литературным трудом. Член СП России с 1991.

Первые поэтические публикации Колычева состоялись в Кандалакшских газетах в 1982, тогда же его стихи впервые увидели свет в столице - в альм. «Истоки».

В 1987 вышла в свет первая книга поэта «Учусь грустить и улыбаться», после чего последовала серия публикаций в «толстых» литературных журналах «Нева» и «Север», альманахе «Поэзия». Как отмечал в отклике на эти публикации И.Панкеев, герою стихов Колычева не дает покоя постигшая современников «эпидемия равнодушия». Причину этой беды «герой Колычева...видит во все большем неумении людей любить друг друга: "...все беды на земле идут от вас, нелюбящие люди..."». Этот герой, по мнению критика, «опасается людей с нелюбящими сердцами, так как они никогда не скажут о своей нелюбви: "Ведь нелюбовь провозглашать нельзя, / она всегда прикрыта тайной маски..."» (Панкеев И.- С.4).

Колычев творит в русле традиционной поэзии. «Как подлинно русский поэт, он не поставил слово в услужение смеховатой развлекательности или метафорической эквилибристике... Он выбрал некрасовско-рубцовское, главное русло русской поэзии...» - отмечает В.Тимофеев (С.3). Среди его предшественников критики называли Сергея Есенина, Николая Рубцова и Павла Васильева. Наиболее заметна связь с Есениным, с идущей от него поэтической традицией. Поэты родственны и по интонации (залихватски-хулиганской порой, но, по сути, всегда отчаянно-грустной, бедовой), и тематически.

Как Есенин и Рубцов, Колычев - поэт подлинно национальный, очень русский. Тема Родины для него - главная, определяющая. Россия, родная земля так или иначе присутствует во всех стихах третьего его поэтического сборника «Звонаря зрачок» (1993). «Я люблю... Я верую в Россию! Жить нельзя без веры на земле...» - пишет поэт. Он остро, болезненно переживает сегодняшнее российское лихолетье. Стихи Колычева о современной России страшат и ранят: «Вымираем... И женщинам страшно рожать...» («Вымираем...»). Россия Колычева трагична, но при этом, несмотря ни на что, прекрасна. Противоречивость русской жизни, где «то жизнь гармошку растянет», то «смерть гармошку сожмет», Колычев ощущает точно и зримо: «Россия - гармония противоречий...» Но, что бы ни происходило со страной, остаются нерушимыми, незыблемыми святые для каждого русского человека ценности. Именно отсюда исходит уверенность поэта в неизменном восхождении «из дряни - к куполам золоченым», вера в то, что постигшее Родину несчастье временно.

Критики упрекали Колычев за то, что подчас в его поэзии «на смену метафорическому осмыслению приходит откровенная публицистика» (Рябинина Т.- С.65). На это же указывает и Г.Иванов: «В стихах Николая слишком много страсти, которая зачастую идет от публицистического настроя поэта... Не надо крика. Крик вообще может убить поэзию...» (Иванов Г.- С.79). И все же, как отмечают большинство исследователей творчества Колычева, «поэт не капитулирует перед временем, выстоять в схватке с "веком-волкодавом" ему помогает вера в Россию...» (Рябинина Т.- С.65).

В поэтических этюдах Колычев привычные картины деревенской жизни наполняются глубоким смыслом, получают эмоциональную окраску: «Мычит, как будто просит: "Пожалей!" / Обиженно мычит, вот-вот заплачет, / И хочется жалеть и быть добрей / Тому, кто слышал этот плач телячий. / И радости счастливым холодком / Тончайший нерв задет и сладко стонет, / Когда телок шершавым языком / Выпрашивает ласку у ладоней...» («Теленок»).

Созвучно упомянутому стихотворению «Ветер, ветер...»: «Задержись, пора ночная, на земле! / Не всходи на небо, алая заря!.. / Сколько лет скотину холил да жалел, / А наутро буду резать да шкурять...» Как отмечает критик, «с сотворения мира это - резать скотину, когда подойдет срок - было, и ни один поэт не решился тронуть это. И вот - переломился мир на этом, душа поэта переломилась!» (Маслов В.- С.3). Это - крик, от которого становится страшно. Вместе с тем герой стихотворения понимает, что «резать да шкурять» - естественная для крестьянского бытия жестокость.

Колычев последовательно традиционен, чужд экспериментам в области формы. У него «стих сколочен крепко, поставлен, как добрая изба, и отделан даже с некоторым щегольством» (Андреева О.- С.84). Если же говорить о содержании стихов, то здесь он не просто традиционен, но патриархален. Вековой, исконный уклад русской жизни лежит в основе его поэзии, это стержень, цементирующая идея мира, который создает в своих стихах поэт. Это особенность ярко проявляется в наиболее полном собрании стихов Колычева - изданной в Москве книге «И вновь свиваются снега...» (1997). И работа на земле - неотъемлемая часть мира, о котором нам рассказывает автор. «Дом» в его понимании - это патриархальный, крестьянский дом, с огородом, хозяйством. Для хозяина такого дома естественна спаянность с природой, как пишет Колычев: «Я ведь тоже природа - как ветер, как лес, как трава...»

Столь же естественна для патриархального крестьянского мира и вера в Бога. В стихах Колычев вера проявляет себя порой ярко и торжественно, но всегда достойно: «Здравствуй, сладкая Пасха! - веселье разливов весенних. / Здравствуй, радостный свет - половодье растаявшей тьмы. / Мы воскреснем! Сегодня - не верить нельзя в воскресенье, / Потому что едины - и Бог, и природа, и мы...» («Пасха»). Стих, духовной тематики («Звонарь», «Прощеное воскресенье» и др.) в книге «И вновь свиваются снега...» составили отдельную главу.

В книгу Колычев «...Поэты выпадают в небо...» (2000) вошли стихи о поэте и поэзии, в т.ч. поэтические посвящения Пушкину, Есенину, Рубцову, поэту-мурманчанину Владимиру Смирнову. Колычев глубоко и просветленно размышляет о доле поэта в России: «Но на Руси за Божий дар поэт всегда платил судьбою...» («Рубцов»), о сути поэтического ремесла. Как отмечают критики, Колычев осознает богоданность поэтического дара, для него очевидно, что возможность видеть то, что «шире восприятья», ниспослана свыше.

В начале XXI в. поэт обратился к прозе, на протяжении нескольких лет работая над романом о блаженном Феодорите Кольском и святом Трифоне Печенгском - первосвятителях саамов, коренного населения Кольского края.

Публиковался в журнале «Нева», «Роман-газета XXI век», «Молодая гвардия», но наиболее тесные творческие связи у Колычева сложились с петрозаводским журналом «Север». Колычев - стипендиат СП России и Фонда мира (1992), лауреат премии администрации Мурманской области за достижения в области профессионального мастерства (1994).

Д.В.Коржов

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 2. З - О. с. 234-235.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Цветы и люди. Мурманск, 1987;

Учусь грустить и улыбаться. Мурманск, 1990;

Звонаря зрачок. Мурманск, 1993;

Звонаря зрачок = Kellonsoittajan Silmotera / пер. на финский Марти Хининена. Мурманск, 1995;

И вновь свиваются снега... М., 1997;

Косолапые ботинки: стихи для детей. Мурманск, 2000;

Поэты выпадают в небо... Мурманск, 2000.

Литература:

Рябинина Т. Сад ветвящихся дорожек // Мурманский берег. Мурманск. 1998. №4. С.46-76;

Иванов Г. Это набегают новые минуты // Роман-газета. XXI век. 1999. №3. С.78-79;

Коржов Д. Есть радости на белом свете! // Север. 1999. №9. С.150-157.

Непостроенный храм

Беломорье
Виталию Семеновичу Маслову

Попутчик

Корова

ОБОРОТЕНЬ

* * *
О, русская душа! Она – причина
Тому, что и за праздничным столом
Вдруг кто-то запоет с такой кручиной,
Что все веселье вдруг идет на слом.

И, головы вдавив между плечами,
Играют желваками мужики,
И в никуда, преграды не встречая,
Плывут из лиц их мутные белки.

Душа, душа – источник непокоя!
Бей – не убьешь, но тронь – и заболит.
И кто-то заблестит слезой скупою,
А кто-то вдруг расплачется навзрыд.

Так осенью на траурные воды
С ветвей стекают листья горьких ив.
Народ есть отражение природы,
И потому – в печали молчалив.

Но глянь сквозь рощу – кисть рябины дальней
Покажется прикусом на губе,
И звук с болота – сдавленным рыданьем
О чьей-нибудь раздавленной судьбе.

Молитвой скорбной размыкает ветер
Холодные небесные уста.
И каждая гора в Голгофы метит,
Высматривая нового Христа.

Известен мне исход такой печали!
Когда в себя глядятся изнутри,
То в тягостном отчаянном молчанье
Рождается невыразимый крик...

Так над природой и над нами всеми
Начертано безжалостной судьбой,
Что все: и скорбь, и дума, и веселье –
Исходит в сумасшествие и боль.

Россия! Ширь и глубь – неодолимы.
Я жив тобой, но я в тебе тону.
Никто в стране людей необъяснимых
Не может объяснить свою страну.

Где безысходность рвет сердца на части,
Но сладко этой горечью дышать...
А может быть, по-русски – это счастье,
Когда болит и мается душа.

Песня о Кандалакше
Словно ветер в дремучей душе лесной,
Словно лёгкой волны поглаживанье...
Ах, как нежно звучит, как шелестно:

Сердцу грезится, сердцу помнится
Когда - грустное, когда - ласковое...
Море осенью дышит с Колвицы:
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
А зимою метель - как бабка мне
Шепчет древнюю сказку страшную.
Снег бросает в окно - охапками:
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
Море белое, солнце зрелое,
Сопки, ягодами украшенные...
Мы с тобою навек - одно целое,
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
Сколько раз ты, земля холмистая,
Содрогалась под силой вражьею,
Но смогла устоять и выстоять,
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
Время, в завтра врастая, тянется,
Память держится за вчерашнее.
Я умру, а она - останется!
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
Слёзно верую в счастье дальнее,
Кровно дорого всё, что пройдено...
Есть у каждого Русь изначальная.
Много разных имен носит Родина.

На перевале
Крутой подъём.
Всё выше - в гору, в гору…
Последний метр.
Ещё чуть-чуть.
Сейчас…
Внезапные раскинулись просторы!
Внезапные - уже в который раз.
Дыханье моря, шум сосны и ели,
Смешенье красок и смятенье чувств.
И - музыка в душе, и - лёгкость в теле.
Я становлюсь возвышенней, лечу!
А подо мной - залив, как небо - синий.
Чуть различим на острове маяк.
И взгляд стремится вдаль, покуда в силе,
А где не в силе - там душа моя!
Как ощутим, как осязаем ветер!
Как неразрывна связь земли с водой!
Есть Божий Рай… Но я бы после смерти
Навек остался с этой красотой!
…Я упаду в брусничник у дороги,
С куста губами ягоду сорву.
Ведь этот взлёт - лишь связь, одна из многих,
С землёю, на которой я живу.

На реке Канде
Упало в речку поднебесье
И стало песней. И река
Несёт по свету эту песню
О белоснежных облаках.
Роняют люди в речку лица,
Роняют лепестки цветы.
На облака садятся птицы,
Когда касаются воды.
В широком устье у залива
На берега выходит лес,
И низко кланяются ивы,
Чтоб дотянуться до небес.
О, как светло на белом свете!
И нет вражды между людьми.
Так мир воспринимают дети,
Когда приходят в этот мир.
Гляди, откуда проросли мы!
Он - есть! Он - здесь! Он - наяву!
Наш край. Наш рай, где всё любимо:
И каждый вид, и каждый звук.
Душою чуткой, сердцем зрячим
Люби! Люби, пока дано…
Тот о небесном не заплачет,
Кто не нашёл его в земном.
Как бесконечна быстротечность
И наших дней, и этих вод…
Все знают, что за смертью - вечность.
Но хочется - наоборот.

Ковда
Игумену Аристарху
Шёл дождь. Ботинки хлюпали водой.
А я - одет совсем не по погоде,
Бродил, отогреваясь красотой,
По древнему селу - поморской Ковде.
Я был пленён. Точнее - влит звеном
В цепь вечного согласия и счастья,
Где всё, что есть, - тому подчинено,
Чему и я безропотно подвластен.
Аукалось родство окрестных мест,
Я ощутил знакомыми до боли
И крест над храмом, и поклонный крест,
И крест над обновлённой колокольней.
И кованые ковдские кресты,
Могучие, как те, кто жил здесь прежде…
И чаек крик, и лодки у воды,
И этот дождь, стекавший по одежде.
В лицо хлестали мокрые кусты,
Но я уже не разбирал дорогу…
Я понял - мы ушли из красоты,
Для нас однажды сотворённой Богом.
Мы строим Вавилоны, вновь и вновь
Теряя рай. Довольствуемся адом,
Бетонных обитатели кубов
И чёрных почитатели квадратов.
А красота сквозь слёзы смотрит вслед,
Не веря в то, что брошена навеки,
Родителя всего на всей земле
Пытаясь видеть в каждом человеке.

* * *
На холодную плоть камней
Листья, тихо шурша, легли…
Листопад…
В этот час сильней
Притяженье родной земли.
Поднимается красный свей,
Рассыпается жёлтый прах…
Что ты значишь в судьбе моей,
Хмурый край на семи ветрах?
Что ты значишь в моей судьбе?
Я пытаюсь найти ответ…
Где-то там, на лесной тропе,
Пробежавшего детства след.
Пригляжусь - а по тропке той,
По заветным грибным местам
Мой отец идёт - молодой,
Следом я бегу - по пятам.
Набиваю брусникой рот,
Поспеваю за ним едва…
Где отец только раз шагнёт,
Там моих шагов будет - два.
И сладка мне печаль моя,
Возвратила назад судьба
Ту щемящую боль ручья
На молочных моих зубах.
- Что ты есть для меня, скажи?..-
И спросила земля тогда:
- Без меня ты хотел бы жить? -
И не мог я ответить: «Да».

* * *
Осенние стаи взлетят - и растают,
Расправив крылатого крика покров.
Из отчего дома, из милого края
В Судьбу вырастает к России любовь.
Россия - поморские лодки и сети.
Россия - избушки, церквушки, кресты…
В метельных молитвах о лете, о свете
Отсюда для нас начинаешься ты.
Здесь древних причалов разлуки и встречи,
Здесь в жёнах ценнее умение ждать.
Здесь верится - время возносится в Вечность,
Туда, где Полярная всходит звезда.
Так пой, не смолкая, Студёное море,
О том, что в ночи не погаснут огни!
Цветите, игристые сполохов зори!
Сияйте безудержно, летние дни!
Волнуйся, ковровый кустарник берёзки,
Желтейте медвяно, морошки поля!..
Нет в хоре России милей подголоска,
Чем ты - Заполярье, родная земля!

* * *
Метель тряхнула гривой сивою,
Неистово снежинки пляшут.
Сомкнулся лёд над речкой Нивою,
В сугробах белых Кандалакша.
Бегу на улицу. И пусть
В лицо морозный ветер дует.
Замёрз, но на зиму не злюсь.
Раз люб я ей - пускай целует.

* * *
Ах, полярная ночь!
То ли ночь, то ли царство бессонное,
Тихий свет полыньи, называемый всеми «луной».
Васильковые россыпи звёзд. Небеса чернозёмные.
И земля, как пречистое небо, светла подо мной.
Никому ничего не хочу объяснять и доказывать,
Надо просто, забыв о земном, в эту высь посмотреть.
И прозреет душа, и поймёт непонятное разуму:
Почему небеса называются в Библии – «твердь».

* * *
Грузный дождь припадает к земле,
Подвели его тонкие лапки.
И высокие сопки во мгле
Примеряют белёсые шапки.
Лес, как дом опустевший, тосклив,
Стонет небо в печали отлёта.
Но теплом еще дышит залив,
Но теплом еще дышат болота.
Как приятно остатки тепла
Добирать каждой клеточкой кожи!..
Что горит - то сгорает дотла,
Что не вдоволь дано - то дороже.
Лишь на миг сквозь завесу проник
Тусклый свет, как последний подарок,
Но от ветра туманный старик
Заслоняет ладонью огарок…

Грустника
Густо рассыпаны алые бусины.
Вот и созрела ты, ягода поздняя,
Самая вкусная, самая грустная,
Самая-самая - родом из осени.
Лето, прощай! А казалось - не кончится:
Горстками черпаю ягоды эти.
Сладко! И все же нельзя не поморщиться,
Не пожалеть о промчавшемся лете.
Полнится небо печальными криками,
Жалость глаза мои переполняет.
Я называю бруснику - «грустникою»,
Пусть меня все без конца поправляют.
Выйду из леса я с полной корзинкою
И повезу в своё многоэтажие
Сладость с кислинкою, радость с грустинкою:
И - что-то большее. Нужное. Важное.

Морошка
Капельки солнца в зелёных ладошках.
Капельки света.
Жёлтые россыпи ягод морошки –
Щедрое лето.
Над головой комариная стая
Тучею вьётся.
Я не спасаюсь. Я запасаю
На зиму солнце.
Крошка-морошка… Ягодка эта -
Солнечный дар нам.
Светятся с блюдца капельки лета
Ночью полярной.

* * *
Как гнётся рябина! Наверное, что-то болит.
Большая луна холодна и бледна, как покойник.
И ветер - то снег обрывает с небес, то скулит,
Вцепившись замёрзшими пальцами в мой подоконник.
Не хочется думать.
Все думы - о близком конце.
И памяти радость испита - остались обиды.
По радио тянут скрипучий скрипичный концерт,
И музыка так соответствует мрачному виду.
Вот если бы друг…
Он бы спрятал за шторы окно
И радио выключил, выдернув шнур из розетки…
Но друг не придёт.
Только в книгах друзья, да в кино.
А в жизни - соседи.
По дому, по лестничной клетке…
И глупо, терзая вечернюю стопку газет,
Читать объявленья и думать: куда бы податься?
«Меняю…», «Сдаю…», «Познакомлюсь…»
Но нужного - нет:
«Спасу от тоски», или проще: «Учу улыбаться».

* * *
В небе серо, в небе грустно.
Луг пожух, и лес испуган.
Плачут лебеди да гуси
И текут по небу к югу.
Птицы плачут - сердцу больно,
Оттого ль за острым клином
Побежал мужик по полю
От хибары, от скотины.
От жены – трудом согбенной,
От детей, вослед кричащих,
От скирды гнилого сена…
Он хотел взлететь над чащей.
Он хотел обняться с высью,
Он хотел расстаться с пашней,
Он хотел взлететь над жизнью,
Над собой - смешным и страшным.
И вонзал он в небо руки
С криком - чуть не журавлиным,
И ветвились в сладкой муке
Струны жил на шее длинной.
«Улечу!» - и с этой верой
Он бежал, взлетая в волю…
И упал комочком серым
На краю родного поля.
Подошла жена родная,
Остудила лоб ладонью:
- Ты куда бежал?
- Не знаю.
- Ты чего хотел?
- Не помню...

* * *
Человек тридевятую вечность сидел над женою,
Положив на живот ей ладонь - как огромное ухо.
Где-то плакала птица - сквозь ветер и дождь за стеною,
Долгожданный - в жене - кто-то третий ворочался глухо.
Тридевятую вечность не сохла и липла рубаха.
Нет, не трус он, не трус… В одиночку ходил на медведя.
Но большой - в пол-избы, как ребёнок, заплакал от страха,
Оттого, что никто не поможет, никто не приедет.
Не стонала жена. Виновато ему улыбалась.
А в ночи - затмевала Голгофу стенаньями птица.
И хотелось кричать и метаться. Порою казалось -
Это плачет ребёнок, который не может родиться.
О, как птица страдала! И боль отзывалась тупая,
Распирая виски, загибаясь в вопрос без ответа,
И качалась в бессоннице лампочка полуслепая,
И секла по глазам утомлёнными розгами света.
Он рванулся во двор - остудить раскалённые вопли,
По дороге ружьё заграбастал в огромную руку
И - пальнул в темноту. И - рыдания птицы замолкли…
Он отлично стрелял. И навскидку, и даже по звуку.
Но застреленный плач возродился - в жилище угрюмом,
За окошком жена омывала ребёнка над тазом…
Опершись на ружьё, он стоял и покачивал думу…
То жалел, что убил... То пугался: а если б промазал?

* * *
Опять на скалы небо опускается,
Во мгле метелятся ветра бестелые.
А месяц скалится, чему - не знает сам,

Нам до весны не видеть солнца зрелого,
Зато и летний день полгода тянется.
От моря Баренца - до моря Белого,

Такая вот и есть - моя родная весь,
Но от родного разве отрекаются?
Видней большое здесь, а вся посредственность
О Север - серая - дотла стирается.
И свет кончается, и мир качается,
И всё вращается, сливаясь в целое.

От моря Баренца - до моря Белого.
Ты, Север, бил меня, но разлюбил ли я
Сугробы в рост, деревья низкорослые?..
Колючим именем, своей фамилией
Прописан я на Кольском полуострове.
И потому душа моя хватается
За край, очерченный двумя пределами:
От моря Белого - до моря Баренца,
От моря Баренца - до моря Белого.
В родной земле немного надо места мне,
Но там, где крест,- не всё еще кончается…
Останусь строчками, останусь песнями
От моря Белого - до моря Баренца.

Непостроенный храм
Сопка простёрлась двуглавым орлом над дорогою,
Древние камни внимают протяжным ветрам.
В речку со склона взглянула церквушка убогая
И несказанно прекрасный увидела храм.
Храм отразился в реке небывалою небылью,
Светлой мечтой о великой счастливой стране,
Словно сквозь грёзы привиделось то, чего не было,
Словно сквозь слёзы пригрезилось то, чего нет.
Люди, придите, взгляните, родные, хорошие!
Видите, там, среди серых бесстрастных камней
То ли разбившийся храм безвозвратного прошлого,
То ли несбывшийся храм наших нынешних дней.
Люди, очнитесь! Проснитесь, селенья окрестные!
Люди, спуститесь к реке, чтоб на чудо глядеть!
Чёрные зданья торчат над безвидною местностью,
Тёмные тени молчат, не спускаясь к реке.
Осень рыданья несёт над холмами и топями
И наполняет дождливой слезой облака.
В небо глядит из реки нерождённый утопленник,
Песню непетую в море уносит река.
Люди, придите, нельзя не жалеть об утраченном!
Люди, взгляните, задумайтесь, что впереди!..
Дух преподобного Трифона ангелом плачущим,
Нас осеняя, над грешной землёю летит.
Единосущная и Нераздельная Троица,
Нашу страну и народы её пожалей.
Господи, силы нам дай, чтоб молиться и строиться!
Храм, отражённый в реке, сотвори на земле!

* * *
Ветер, ветер... Звезды кружатся, дрожа.
В темноте снега колючие шуршат,
Словно по полю катают белый шар,
Шар, похожий на огромного ежа.
Ой, настигнет! Попаду под белый гнет.
Ой, близка моя бессонница, близка!
Мягкой лапой память душу шевельнет,
Острый коготь в сердце выпустит тоска.
Побреду в снега, куда глядят глаза,
Припаду плечом к вздыхающей сосне,
И покатится горючая слеза,
И сорвется со щеки, сжигая снег.
Задержись, пора ночная, на земле!
Не всходи на небе, алая заря!
Целую год скотину холил и жалел,
А наутро буду резать да шкурять.
А по полю ветер сеет из горсти
Темный лепет обезлиствевших осин,
И так хочется прощения просить,
Словно кто-нибудь услышит и простит.

* * *
Поезд замер, словно вкопанный,
И - ни с места. Вот беда!
Рядом Мурманск. Вот он. Вот он - он!
Рядом. Ну - рукой подать!

Ждем. Чего? Какого... встречного?
Я глаза все проглядел.
За окном - как будто вечер.
На часах - как будто день.

На ветру деревья корчатся.
Дождь на стеклах... Боже мой!
Очи осени. Мне очень,
Очень хочется домой!

Тронулись? Неужто тронулись?!
Ну, давай, быстрей, быстрей!
Я гляжу в окно вагонное
На Фадеев на ручей.

Захлебнувшись удовольствием,
И от чувств почти без чувств
Птицей вдоль проспекта Кольского
Я лечу, лечу, лечу!

Здравствуй, слякоть!
Здравствуй, грязь моя!
Гниль листвы на мостовой.
Я вернулся! Мурманск, с праздником!
Мурманск! Я опять с тобой!

Кажется, вокруг все кружится.
Я спешу - на всех парах -
Отразиться в каждой лужице
Сквера на Пяти Углах.

Мне не жаль ботинки новые,
Этих луж не обойду.
То ль шагаю, пританцовывая,
То ль танцую на ходу.

И от счастья невозможного
Так, чтоб слышал весь народ,
Я пою. Пускай прохожие
Думают, что идиот.

Звездочка
Прошлой ночью
(не знаю, рассказывать надо ли)
Почти все спали,
но некоторые - видели,
Как маленькая звездочка,
с неба ночного падая,
Кричала людям:
«Ловите меня! Ловите меня!».

«Скорее! Ну, что же вы!
Подставляйте ладошки!
Кого из вас выберу -
тому счастье будет!».
Но, усмехаясь горько,
тысячу раз облапошенные,
В чудеса не верили
эти неспящие люди.

Маленькую звездочку
охватил большой ужас:
Все ближе земля -
и ни одной человечьей ладошки.
Для счастливой звезды
ничего не может быть хуже,
Чем бездарно о землю
расплющиться синей лепешкой.

И зашлась она в крике -
визгливом, пронзительном:
«Слышите?!
Неужели я не нужна
никому в этом мире?!»
...Проснулся бомж
и, звякнув чугунною крышкою,
Из канализации вытянул руку,
ладонь растопырив.

Сгреб звездочку
в теплый вонючий кулак,
Сунул за пазуху, где вшей больше,
чем звезд у неба.
И получил то, что давно желал -
Целую буханку теплого черного хлеба.

А наутро люди,
у которых сна всю ночь не было,
Опечалили улицы
невыспавшимися кислыми лицами,
И олигарх, накануне купивший небо,
О пропаже звезды
написал заявленье в милицию.

* * *
«Все стыло вокруг. Все мертво.
Уйду я из этих мест.
Куда? - На кулички, к черту!..».
И сзади остался Крест.
«На что это все сдалось мне?
Зачем я вообще здесь жил?»
...А ветер трепал колосья
Неубранной спелой ржи.

И что-то орал он ветру.
И ветер ответно дул...
Протопаны километры...
И вновь он пришел к Кресту.

Зарылась в снега дорога.
Торчит из сугроба рожь...
Куда ты, дурак, от Бога,
Бродя по Руси, уйдешь...

* * *
Пахло в ее избе хлебом и ладаном,
Медная длань проползла
по лицу бледному.
С белых волос перышко вниз падало.
Медленно.
Медленно…
Ликам икон пела псалмы женщина,
Время текло голосу в лад - плавное.
Тестом,
с края стола свешивающимся,
Воска слезой,
выплавленной пламенем.

Медленно-медленно пола
коснулась коленями,
Длилось и длилось мгновенье
поклона последнего…
Малая малость
уже оставалась времени
И потому и для нее
текло оно - медленно.

Внук заглянул в окно
с улицы - надо же! -
Запечатлелось краткое, заоконное:
Как перед смертью
встала с лежанки бабушка
И повалилась со стоном перед иконами.

Поэты выпадают в небо,
Когда им тяжко на земле.
Н.Колычев

В небе серо, в небе грустно.
Луг пожух, и лес испуган.
Плачут лебеди да гуси
И текут по небу к югу.

Птицы плачут – сердцу больно,
Оттого ль за острым клином
Побежал мужик по полю
От хибары, от скотины.

От жены, трудом согбенной,
От детей, вослед кричащих,
От скирды гнилого сена…
Он хотел взлететь над чащей.

Он хотел обняться с высью,
Он хотел расстаться с пашней,

Над собой – смешным и страшным.

И вонзал он в небо руки
С криком – чуть не журавлиным,
И ветвились в сладкой муке
Струны жил на шее длинной.

«Улечу!» – и с этой верой
Он бежал, взлетая в волю…
И упал комочком серым
На краю родного поля.

Подошла жена родная,
Голову взяла в ладони:
– Ты куда бежал?
– Не знаю.
– Ты чего хотел?
– Не помню.

Духовная поэзия Николая Колычева

На днях я обнаружила тоненькую книжечку — «Духовная поэзия Севера». Не помню откуда она у меня. Просматривая этот сборник, я обратила внимание на стихи Николая Колычева. Музыкальные (потом выяснила, что на его стихи написано много песен) и пронзительные… Настоящие духовные стихи. Заинтересовалась, полезла в интернет…
Оказывается, Николай Владимирович Колычев является одним из самых известных мурманских поэтов. А после того, как стала читать его стихи, поняла, что он является одним из читаемых поэтов современной России. Стихи Н.В. Колычева о душе, о жизни, о вере можно встретить на многих интернетных страничках. А с его стихотворением «Ангел белый» я и сама уже встречалась.

Сегодня я хочу предложить подборку духовных стихов Николая Владимировича Колычева и привести несколько фактов из его биографии. Более подробно можно познакомиться с поэтом и его творчеством . На этой же страничке даны ссылки и на другие ресурсы поэта.

Биография Николая Колычева

Николай Колычев родился в Мурманске в 1959 году. Учился в музыкальной школе. Долго искал себя, поступил в мореходное училище, где проучился 3 года, сменил несколько профессий, стал первым мурманским фермером, но хозяйство разорилось. Работал в Норвегии, а Кандалакша стала местом, где Николай родился как поэт. Профессионального литературного образования автор не имеет. Он говорит душой.

Духовное становление Николая Колычева произошло во многом благодаря бывшему настоятелю Трифоно-Печенгского монастыря Аристарху (кстати, игумен Аристарх принимал участие в составлении этого сборника- «Духовная поэзия Севера» и издана она Трифоновским Печенгским монастырем). Стихи поэта пронизаны любовью к Родине, светлой печалью, добротой и, конечно, поиском себя. Хороших духовных стихов никогда не было в избытке (как, впрочем, и вообще — хороших стихов).Поэтому такие стихи как откровение…
Н. В. Колычев является членом Союза писателей России с 1991 года. Автор многих книг, изданных в Мурманске и России. Поет песни на свои стихи. На встречи с ним приходит много людей. И это радует. «Питать душу низменным, пошлым, гадким — все равно что кормить тело импортными «человекопожирающими добавками». «Чем больше ешь — тем больше худеешь» Похудеет душа, душа оскуднеет и вовсе исчезнет.

Николай Колычев — лауреат Большой литературной премии Союза писателей России, Всероссийских премий «Ладога» им.А.Прокофьева, «Неизбывный вертоград» им. Н.Тряпкина, Баева-Подстаницкого,«Золотое перо России» (дважды) , библиотечной премии “Открытая книга». Живет и творит в Мурманске. Его духовная поэзия помогала и помогает многим людям в самые тяжелые минуты жизни. Представляете мое счастье, когда получилось выйти на интервью с этим чудесным человеком? Мне кажется интервью получилось потрясающим! Если вам понравились стихи автора — заходите и читайте. Не только , но и рассуждения поэта, мне кажется равнодушными не оставят никого!

Духовные стихи Николая Колычева

Седыми мхами редколесья…

Седыми мхами редколесья
На взгорье вышел я устало
И обомлел – на этом месте
Чего-то остро не хватало.

Завяли выцветшие дали,
И я почувствовал спиною:
Сгорало солнце, опадая,
Листом осенним, там, за мною.

И тень моя на взгорье голом
Вдруг начала расти, ветвиться,
И стал слышнее ветра голос,
И на плечо мне села птица.

Я до себя хотел дотронуться,
Но выгнулся в скрипучем стоне,
И лист, напоминаньем солнца,
Скатился с ветки, как с ладони.

Горячий лист катился по небу,
Горел ожог заката ало…
И стало больно мне. Я понял:
Здесь прежде дерево стояло.

Ангел белый

Побирушка, побирушка…
Жизнь рожденьем наказала.
Большеглазая девчушка –
Побирушка у вокзала.

Платьице на тонких ножках,
Личико… да горстка боли –
Утлой лодочкой ладошка
Плещется в народном горе.

Наливаясь солнцем рыжим,
Задыхался город душный.
И слетал, толпе не слышный,
Детский лепет с губ синюшных:

«Ангел белый, ангел белый,
Забери на небо к маме…»
Взгляд переполняла Вера,
Разум истекал слезами.

Но безликим злом гонимо,
Месиво мужчин и женщин
Протекало молча мимо
Девочки с ума сошедшей.

«Ангел белый, ангел белый…»
Большекрылый плеск во взгляде, –
«В этом мире добрый – беден,
А богатый – зол и жаден…»

Тощий звон ей в ноги падал
Милосердием грошовым.
А глаза искали – взгляда,
А душа просила – Слова!..

К ней, в безумии тоски, я
Сердцем не сумел пробиться.
Не должны глаза такие
Прорастать на детских лицах.

Я стоял оторопело,
Призывая смерти чудо:
«Ангел белый, ангел белый,
Забери меня отсюда!»

* * *

Бог меня не отверг. Я от Бога отвергся. ..

Бог меня не отверг. Я от Бога отвергся.
Но напрасно искал я любви меж людьми.
Сокрушается дух. Сокрушается сердце…
Ублажи меня, Господи! Жертву прими!

Сколько можно лелеять порочную душу?
Окаянной гордыни раскармливать срам…
Храм греха я воздвиг. Но его я разрушу,
Чтобы выстроить вечный незыблемый храм.

Жернов памяти жутко скрежещет по кругу,
И язвит меня жгучее пламя стыда.
Исцеленье души - покаянная мука,
Но ведь даже Христос, чтоб воскреснуть, - страдал!

Обнажайся, душа! Устыжайся, нагая,
Чтобы с болью греховную грязь отскрести…
Милосерден Христос, но и он отвергает
Тех, кто сами себя не желают спасти.

Ошибаться не грех, только наши ошибки нам впрок ли?

Ошибаться не грех, только наши ошибки нам впрок ли?
За спиной на дороге не скоро уляжется пыль…
И взглянул я назад. И неясное прошлое проклял.
И грядущее этим поспешным проклятьем убил.

Всё проходит, но память жестока и неумолима,
Ничего не исправить в былом, ничего не забыть.
Я теперь понимаю, что слишком хотел быть любимым,
Потому и не мог до сих пор бескорыстно любить.

Я теперь понимаю, что нет абсолютного знанья,
Что великая мудрость подобна схожденью с ума.
Я теперь понимаю: нельзя перестраивать зданье,
Если жить больше негде, а в двери стучится зима.

Я теперь понимаю, что нет абсолютного счастья,
А тем более счастья, построенного на крови…
Я не верил во власть, а теперь я не верю в безвластье,
Я не верил в любовь, а теперь не могу без любви.